В одно мгновение видеть вечность. В одном мгновенье видеть вечность, Огромный мир – в зерне песка. В единой горсти – бесконечность. И небо – в чашечке цветка. У.Блейк

Основной принцип эволюции - это создание биосистем (видов), способных выживать в любых природных условиях. Но выживание - это есть прежде всего самовоспроизведение себе подобных, т.е размножение. Поэтому для эволюции вида наиболее важным является репродуктивный период онтогенеза особи.

Пострепродуктивный период, который обычно называется старостью, есть следствие действия инерционных механизмов гомеостаза, качество которых со временем уменьшается. Одной из причин этой инерционности является эволюционная избыточность механизмов гомеостаза.

Классификация теорий стохастического старения Теория cоматических мутаций - Соматические мутации нарушают генетическую информацию и уменьшают функцию клеток Катастрофа ошибок - Ошибки процессов транскрипции и/или трансляции уменьшают эффективность клеток Повреждения ДНК, репарация ДНК - Повреждения ДНК постоянно репарируются различными механизмами. Эффективность репарации положительно корелирует с продолжительностью жизни и уменьшается с возрастом Повреждения белков - Конформационные нарушения белков и ферментов (перекрестные сшивки) повреждают функцию клетки Перекрестные сшивки - Химические перекрестные сшивки важных макромолекул (например, коллагена) приводят к нарушениям функции клеток и тканей Износ - Накопление повреждений в повседневной жизни уменьшает эффективность организма

Морские ежиМорские ежи на сегодня известны науке, как самые большие долгожители на земле. Они живут лет и не стареют. Морские ежи никогда не прекращают расти. Одни из самых больших достигают 19 см в поперечнике (чем они крупнее, тем старше). В 100-летнем возрасте способны производить потомство так же, как и в 20-ти летнем.

На заре эволюции природа создавала бессмертные организмы. Очевидно, естественный отбор в какой-то момент решает, что он может отменить программу старения. Появляются индивиды, лишенные такой программы. И если в результате естественного отбора выясняется, что для вида это не стало катастрофой, свойство передается потомству. В процессе эволюции ряд видов получил преимущества, которые позволили ему увеличить продолжительность жизни. Вероятно, это было связано и с условиями жизни организмов. Например, щука – самый крупный хищник в реке. Врагов у нее нет, как и у моллюска жемчужницы, пищи достаточно. Почему бы не пожить подольше? Известна история так называемой «гейльбронской щуки», которая будто бы была лично поймана императором Фридрихом II. Рыбу пометили золотым кольцом и выпустили в 1230 году в одно из озер, где повторно выловлена через 267 лет.щука

Продолжительность жизни летучей мыши в семнадцать раз дольше, чем землеройки, самой близкой ее наземной родственницы. И птицы, и летучие мыши в процессе эволюции обрели крылья, смогли улететь от врагов и получили доступ к новым источникам пищи. У летучих мышей есть еще один, особый, механизм продления жизни. На севере они бодрствуют всего около 4-х месяцев, а остальные две трети года спят, впадая в оцепенение. Это состояние ученые называют анабиозом. Во время анабиоза у летучих мышей температура тела падает почти до нуля, сильно замедляется дыхание и все другие жизненные процессы. Их организм при этом как бы находится на консервации. Наблюдения за летучими мышами позволили ученым предположить, что человеческое тело тоже может сохраняться долго при низких температурах.летучей мыши

У человека, в отличие, даже от близких видов, например, приматов, не говоря уж о мышах, изначально очень короткие теломеры. Короткие теломеры нужны на случай, если в клетке возникла мутация, приводящая к раку. Тогда теломера, укорачивающаяся с каждым делением клетки, выполняет роль противоопухолевого барьера. Быстро делящиеся предраковые клетки быстрее теряют теломеры и погибают. Но после 40 лет такой противораковый барьер начинает мешать необходимой регенерации тканей. У мышки теломеры длинные, потому что ей такой барьер не нужен. Она быстро размножается. А что с ней станет после окончания репродуктивного периода, уже не важно. Лиса ли ее съест, или сова, – какая разница. В природе она долго все равно, не проживет. А в лабораторных условиях мы видим, что, спустя два года, у многих мышей возникает рак. теломеры Другой механизм старения клетки – стресс-индуцированный. Это, когда под действием стрессов из окружающей среды (тепло, кислород) клетки, даже стволовые, стареют. Старение можно рассматривать на разных уровнях организации жизни. На молекулярно-клеточном уровне – это баланс между спонтанно возникающими повреждениями биоструктур и противодействующими им системами детоксификации и стрессоустойчивости. На тканевом уровне – клеточное старение и невосполнимая убыль поврежденных клеток. На системном уровне – гормональные и иммунные сдвиги, ведущие к возрастным патологиям. Роль генетической предрасположенности в этих явлениях является существенной и достигает 30%.

В одном мгновенье видеть вечность, Огромный мир - в зерне песка, В единой горсти - бесконечность И небо - в чашечке цветка.

В. Блейк, английский поэт романтик, 1803 г.

Мир, с точки зрения романтиков, не механизм, ка­ким представляли его просветители, а огромное орга­ническое, живое целое, состоящее из многих уровней, связанных друг с другом, - от царства минералов до самых высоких проявлений человеческого духа. Види­мый мир - лишь один из этих уровней, наиболее до­ступный восприятию и пониманию. И все это великое целое одухотворенно, пронизано Божественной силой, которую нельзя познать разумом, а можно лишь инту­итивно почувствовать. Тогда завеса обыденного при­поднимается, открывая «музыку сфер».

Мир всего лишь заколдован: В каждой вещи спит струна, Разбуди волшебным словом, - Будем музыка слышна.

И. фон Эйхендорф, немецкий поэт, 1835 г.

Принцип магического преобразования жизни кос­нулся и изображения действительности в литературе. Романтики считали, что истинное искусство должно не воспроизводить жалкую обыденность, а давать сильные характеры, добрые или злые, как бы припод­нятые над реальностью, но связанные с ней.

В произведениях писателей-романтиков встреча­ются самые разные герои: мечтатели и бунтари, зло­деи и гуманисты. Но никто из них не являлся посред­ственностью. Практичный человек, стоящий обеими ногами на земле, «умеренный и аккуратный» бур­жуа-труженик возбуждал теперь презрение, ибо жил в одномерной реальности и ему была недоступна « музы­ка сфер». Само слово «буржуа» приобрело негативный смысл, став синонимом пошлости.

Никогда, пожалуй, Запад не знал такого всплеска тоски по утраченному поэтическому восприятию ми­ра, как в начале «железного века». Романтизм, кото­рый немецкий философ Ф. Шлегель назвал нешумной революцией, совершал свое победное шествие по За­падной Европе и России, отвергая излишний рациона­лизм Просвещения, дух буржуазного общества и машинную, индустриальную цивилизацию. Романтизм создал свою систему ценностей, в которой пользе была противопоставлена красота, расчету - вдохновение, самодисциплине - пылкие порывы. Эта система цен­ностей имела огромное влияние на современников. Только в 30-е гг. XIX в. сила ее воздействия стала сла­беть.

Крушение кумиров

Многие философы XIX в., особенно второй его по­ловины, даже если они принадлежали к совершенно разным школам, были едины в одном - в стремлении подвергнуть беспощадному критическому анализу ценности, которые казались незыблемыми и пред­шествующим поколениям, и большинству современ­ников.

Критика разумности мироздания. Эту тему в XIX в. начал выдающийся немецкий философ А. Шо­пенгауэр (1788-1860) в своем знаменитом сочинении «Мир как воля и представление» (1819).

Теория Шопенгауэра полностью противопоставле­на всем попыткам найти в мироздании разумность и гармонию. С точки зрения Шопенгауэра, в основе ми­ра, под покровом пестрого разнообразия его явлений, лежит Мировая Воля, или Воля к жизни.

Мировая Воля - мощное творческое начало, но оно нерационально, это «слепое влечение, темный глу­хой позыв». Мировая Воля созидает, но одновременно и разрушает, чтобы снова созидать, творит и зло, и добро, ибо и то и другое для нее единое целое. Этот за­кон более всего очевиден в природе, но на самом деле универсален и распространяется и на жизнь общества, и на жизнь человека.

Какой же выход для человека предлагает Шопенга­уэр? Во-первых, нужно отказаться от иллюзий. Осоз­навать, что мир - это переплетение добра и зла, при­чем зла в нем неизмеримо больше. Проявления фаль­ши и зла философ обнаруживает буквально везде: в обществе, которое считает себя цивилизованным и гу­манным, царят жестокость, пошлость и зависть; за ре­лигиозными порывами прячется ханжество; за лю­бовью и, казалось бы, искренней заботой о ближних скрывается холодный эгоизм.

В одном мгновенье видеть Вечность,
Огромный мир - в зерне песка,
В единой горсти - бесконечность,
И небо - в чашечке цветка.

Уильям Блейк

Звезда пустыни (отрывок)

Ты воскликнул, что Я бесконечно далек,-
Я в тебе, ты во Мне, безраздельно.
Но пока сохрани только этот намек: -
Все - в одном. Все глубоко и цельно.
Я незримым лучом над тобою горю,
Я желанием правды в тебе говорю.

Константин Бальмонт

Мой друг, есть радость и любовь

Константин Бальмонт

Сказать мгновенью: стой!

Константин Бальмонт

***

Омар Хайям

***

Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий -
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?

Милый друг, иль ты не чуешь,
Что одно на целом свете -
Только то, что сердце к сердцу
Говорит в немом привете?

В. Соловьев

БОГ

Пускай мученья мне грозят, -
Благодарю за этот миг,
За все, что сердцем я постиг,
О чем мне звезды говорят...

Везде я чувствую, везде
Тебя, Господь, - в ночной тиши,
И в отдаленнейшей звезде,
И в глубине моей души.

Я Бога жаждал - и не знал;
Еще не верил, но, любя,
Пока рассудком отрицал, -
Я сердцем чувствовал Тебя.

И ты открылся мне: Ты - мир.
Ты - всё. Ты - небо и вода,
Ты - голос бури, Ты - эфир,
Ты - мысль поэта, Ты - звезда...

Пока живу - Тебе молюсь,
Тебя люблю, дышу Тобой,
Когда умру - с Тобой сольюсь,
Как звезды с утренней зарей;

Хочу, чтоб жизнь моя была
Тебе немолчная хвала,
Тебя за полночь и зарю,
За жизнь и смерть - благодарю!..

Д. Мережковский

Эдельвейс

С голубой высоты я на землю смотрю,
И безгласной мечтой я с душой говорю,
С той незримой Душой, что мерцает во мне
В те часы, как иду к неземной вышине.

И, помедлив, уйду с высоты голубой,
Не оставив следа на снегах за собой,
Но один лишь намек, белоснежный цветок,
Мне напомнит, что мир бесконечно широк.

К. Бальмонт

МИГНе привыкайте к чудесам -
Дивитесь им, дивитесь!
Не привыкайте к небесам,
Глазами к ним тянитесь.

Приглядывайтесь к облакам,
Прислушивайтесь к птицам,
Прикладывайтесь к родникам,
Ничто не повторится.

За мигом миг, за шагом шаг
Впадайте в изумленье.
Все будет так - и все не так
Через одно мгновенье.

Вадим Шефнер

ПОКА ЕСТЬ НЕБО

Пока есть горы, те, что к небу
Возносят пик над пеньем струй,
Восторга высшего не требуй
И радость жизни торжествуй!

В лазури облака белеют
Иль туча темная плывет;
И зыби то челнок лелеют,
То клонят мощный пакетбот;

И небеса по серым скатам
То золотом зари горят,
То блещут пурпурным закатом
И лед вершинный багрянят;

Под ветром зыблемые нивы
Бессчетных отсветов полны,
И знают дивные отливы
Снега под отблеском луны.

Везде - торжественно и чудно,
Везде - сиянья красоты,
Весной стоцветно-изумрудной,
Зимой - в раздольях пустоты;

Как в поле, в городе мятежном
Все те же краски без числа
Струятся с высоты, что нежным
Лучом ласкает купола;

А вечером еще чудесней
Даль улиц, в блеске фонарей,
Все - зовы грез, все - зовы к песне:
Лишь видеть и мечтать - умей.

Валерий Брюсов

Они не знали…
Не догадывались, какой силой ты сейчас обладаешь.
Они не понимали…
Ты и сама не понимала. Просто чувствовала эту абсолютную энергию, струящуюся по твоим венам. Вот что бывает, когда соприкасаешься с чистой магией – а ты чуть не захлебнулась ею, когда вытаскивала Эмму и Белоснежку из колодца.
Ты не сказала об этом Коре, потому что с твоей матерью всегда надо было иметь козырь в рукаве. Кроме того, ты была уверена, что она и сама справится с этой кучкой идиотов.
Но вот как все обернулось.
Белоснежка. Чистая невинная Белоснежка. Если это зовется добром… ты не хочешь меняться. Лицемерка. Как ты могла позволить ей вот так вот сыграть с тобой… опять. Как?! Как ты могла снова поверить ей?! Довериться?!
Ты так устала. Ты просто хотела, чтобы она любила тебя… просто любила, не требуя ничего взамен. И в то мгновение, когда сердце Коры оказалось в ее груди… В то короткое мгновение, когда она повернулась к тебе, в ее глазах ты увидела обожание, ту самую бесконечную, настоящую любовь… и ты была счастлива. Те короткие секунды когда ее глаза блестели отражением счастья, когда она улыбалась только тебе, так искренне и открыто… а потом засмеялась по-настоящему, с задором – ты никогда в жизни не слышала, чтобы она так смеялась. И ты тоже улыбнулась – широко, по-настоящему, как уже давно никому не улыбалась. Но все закончилось…
Умирая у тебя на руках, так же как когда-то, в другой жизни, у тебя на руках умирал Дэниэл, она прошептала, что тебя было достаточно… Тебя ей для счастья было бы достаточно… Достаточно.
Руки сами собой сжимаются в кулаки. Ты чувствуешь, как тебя окутывает магия, эта сила скользит по коже, концентрируется на ладонях. Тебе больше нечего терять: сыну ты не нужна, мать мертва. Так гори оно все огнем…
Ты останавливаешься возле черты, отделяющий Сторибрук от остального мира. Разворачиваешься лицом к городу, который был твоим домом почти тридцать лет. Ты ведь действительно так думала. Закрываешь глаза. Поднимаешь руки. Сейчас тебе не нужны заклинания. Не нужны жертвы. Сейчас тебе достаточно твоей ненависти. По щекам бегут слезы, когда перед тобой возникает огромная стена огня и направляется в сторону города, сметая все на своем пути, оставляя позади только пепел и выжженную черную землю.
Ты не двигаешься. Просто смотришь. Против этого огня бессилен даже Голд – может быть, ему удастся сбежать, так же как и всегда, забиться в какую-нибудь щель. Но это уже не имеет значения. Сторибрук канет в небытие вместе со всеми жителями, вместе с остатками твоего неудавшегося проклятия. А ты…
Не дождавшись, когда огонь уничтожит город, ты отворачиваешься. Один шаг. Всего один шаг – и ты тоже канешь в небытие… Но прежде, чем сделать этот последний шаг, ты чувствуешь прикосновение ее магии, как когда-то в детстве, когда тебе было страшно или одиноко, когда прикосновение ее магии еще не страшило, наоборот – согревало и успокаивало. Так и сейчас: ее магия окутывает тебя, будто она обнимает. На сердце становится легко и спокойно. «Тебя мне было бы достаточно для счастья…» Достаточно. Ты переступаешь границу Сторибрука с улыбкой на губах.

(О Владимире Ивановиче Попове)

На факультете русского языка и литературы астраханского педагогического института студенты учились разные. Кого-то из преподавателей они вниманием не жаловали, кого-то откровенно недолюбливали. Но Владимира Ивановича Попова, человека бесконечно светлого, обожали и студенты, и коллеги. При этом все. Без исключения.

Владимир Иванович Попов (15 июля 1920 - 21 октября 1986) родился в г. Валуйки Белгородской области в крестьянской семье. В 1941 году окончил Московский библиотечный институт. Участник Великой Отечественной войны, кандидат педагогических наук, был членом КПСС (с 1948).

Владимир Попов - автор книг: «Астраханская область. Краткий рекомендательный указатель литературы». Астрахань, 1959; «Астрахань - край литературный». Астрахань, 1968. Посмертно выпущена книга: «Безделушки и осколки. Стихи на случай, эпиграммы, экспромты». Изд-во Астраханского педагогического института, 1993. Член СЖ СССР (1960). Награждён орденом Красной Звезды, медалями "За боевые заслуги", "За победу над Германией" и другими. Жил и умер в Астрахани.

Екатерина Плеханова, которой любимый вузовский педагог В.И.Попов помог определиться раз и навсегда с будущей профессией, посвятила ему небольшое эссе, эпиграфом к которому взяла эти строки классика:
"В одном мгновенье видеть вечность..."

В одном мгновенье видеть вечность.
Огромный мир - в зерне песка.
В единой капле – бесконечность.
И небо – в чашечке цветка.

Уильям Блейк.

В любимом четверостишии незабвенного В.И.Попова «отражён весь смысл философии». Фраза, сказанная им тридцать лет назад, запомнилась Екатерине на всю жизнь. «И слова, и трепещущая на устах его улыбка, и тайный жар его души. Тогда, давно, думалось: «Счастливый человек - живёт в мире грёз, постоянно вполголоса декламирует стихи античных поэтов…». И только теперь осозналось, что абстракции бывают в такой же, и даже большей степени реальны, чем осязаемые, конкретные факты.

Владимир Иванович был тружеником, но даже если бы он просто бродил по улочкам нашего города, весь нездешний, с глазами, устремлёнными не в землю, как могло показаться, а в вечность, коротко помахивая портфельчиком, в такт шагам и стихам, стихам, которым было хорошо в этом огромном и лучезарном доме, по имени Владимир Иванович Попов, мы бы всё равно любили его.

Душа, возведённая в степень, гармонизирует мир одним своим присутствием в этом мире.

Его звезда, а она обязательно есть на небосводе, и ныне светит его ученикам и всем, кто его знал и любил, а любили его все», - писала Плеханова в 2012 году.

А мне вспоминаются рассказы студенток курса, учившегося на год раньше нашего. Любимый преподаватель античной и зарубежной литературы приветствовал их в начале лекций весёлым вопросом: «Как живёте, караси?», на который курс дружно отвечал: «Ничего себе, мерси!» Это очень повышала настроение и самому лектору, и его слушателям.

Ещё вспоминается один из концертов Павла Сурова, атмосферу которого на бумаге не передашь. Пародист и талантливый импровизатор, также выпускник литфака астраханского педагогического, Суров посвятил мини-стихотворения многим педагогам. О Владимире Ивановиче были у Павла такие строки: «Он знает на память всего Пастернака, всего Пастернака, помимо всего». Это действительно так. Поэтический, да и не только поэтический кругозор В.И.Попова потрясал.

Своим коллегам по кафедре русской и зарубежной литературе Владимир Попов посвятил такие строки:

Учёным коллегам

Улица в площадь ширится...
Н. Травушкин, из сборника стихотворений 1950г.

Духа усердие
явите миру,
Мир не забудет вас -
улица Свердлиной,
Улица Чирова
будут у нас.
А рядом с улицей Савушкина
раскинется площадь Травушкина.

(Здесь уместно напомнить о том, что в Астрахани имеются улицы Свердлова и Кирова).

На практических занятиях по старославянскому языку
(взволнованный монолог Эммы Владимировны Копыловой):

Как хорошо глаголится,
когда из сердца выльется
хвала значкам глаголицы
и буквице кириллицы.

Студенты, вы - напористы.
Не надо долго пыжиться!
Влюбляйтеся в аористы,
рисуйте лихо ижицы!

За окнами - вдали - река.
Горбиться ль стоит спинами?
Когда в ладу с супинами,
Вся жизнь - сплошная лирика!

Нечто флюорографическое

Чётко в профиль видим Флюру,
Видим шефа шевелюру.
Всё на месте. Все на месте.
Время - думать о сиесте.

Да что посвящения коллегам! Владимир Иванович подписывал научные брошюры и монографии, которые нам, зелёным студенткам, надлежало выкупать в обязательном порядке, и, надо сказать, делали мы это с удовольствием, благо стоили они тогда сущие копейки, а материал, опубликованный в них в то время (начало восьмидесятых годов двадцатого столетия) был поистине уникальным, к примеру, так:

«Брошен Москве клич – Веклич!» - эту надпись В.И.Попов сделал на монографии, подписанной Марине Веклич, моей однокурснице, которая и вправду затем покорила столицу глубокими знаниями, обучаясь в аспирантуре в Москве, а ныне успешно сама преподаёт в нашем теперь уже университете, а не пединституте. Был у Попова редкий дар предвидения, даже в таких вот милейших одностишиях.

Благоговейно храню брошюру, подписанную Владимиром Ивановичем мне: «Наук седые паладины хвалу трубят в честь донны Дины».

В статье «Мы с него брали пример» журналист, а прежде – коллега Владимира Ивановича по кафедральной работе Наиль Баширов пишет: «Владимир Иванович прошёл войну, знал шесть иностранных языков, редкой скромности и интеллигентности был человек. В годы войны – военный корреспондент. Как-то на фронте всю ночь за игрою в шахматы беседовал с Рокоссовским. Ему больше нравилось называть работников редакций не журналистами, не корреспондентами, а газетчиками. Мы, студенты литфака Астраханского пединститута, во всем брали с него пример».

Во время Великой Отечественной войны и после её завершения В.И.Попов служил военным журналистом (до 1956), с 1956 по 1961 год работал в Астраханской областной библиотеке, на здании которой ныне висит мемориальная табличка в его честь, с 1962 по 1965 годы трудился в Астраханском комитете теле- и радиовещания, до последнего дня жизни преподавал зарубежную литературу в Астраханском пединституте (1965 -1986 годы).

Победа застала многих в самых разных местах и оказалась даже несколько неожиданной. В.И. Попов, ставший впоследствии преподавателем института, в майские дни 1945 года был политработником на IV Украинском фронте в Чехословакии. Он писал своим родным: «В одном из далеких европейских городков сегодня утром уже видел нашу газету с объявлением этого дня днем Победы. Сколько мы думали об этом дне, и он наступил… Я живу, как в сказке, но снится лишь Россия».

Владимир Иванович прислал домой стихи, написанные под впечатлением счастливых дней Победы:

Ночью Европе сегодня не спать,
В порыве рванулись едином.
Коням боевым не устать ступать,
Авто – клокотать бензином.
В Победе ты видишь свою мечту,
В чудесную быль воплощенной.
И чехи не спят и стоят на посту
На всех перекрестках зеленых.
Ночам непроглядным отныне не быть,
На площади клен не увянет.
Для светлого мира детей вам растить.
Большого вам счастья, славяне!

В статье «Глазами моего поколения» тепло вспоминает наставника Галина Белолипская, нынешний декан факультета журналистики астраханского государственного университета: «Нам рано жить воспоминаниями, поколению, учившемуся в середине 80-х годов в педагогическом институте... Но как важно, что они у нас есть.

Владимир Иванович Попов, преподаватель зарубежной литературы нашего филологического факультета, а также журналист, знаменитый библиограф, был моим самым первым читателем, самым внимательным и отзывчивым...

Тогда, в середине 80-х годов, активно развивался ФОП (факультет общественных профессий), где я выбрала журналистику и бредила интереснейшим будущим. Училась этому ремеслу легко и беззаботно, как, впрочем, все на этом факультете "учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь". Владимир Иванович подарил мне другое отношение к журналистике. Он не рассеивал моего представления о мире, а просто приглашал к прогулкам после занятий по зеленой аллее, которую очень любил. Она тянется от здания университета до магазина "Детский мир". Владимир Иванович считал, что настоящее университетское образование может состояться только вот так: в беседах, когда учитель и ученик обсуждают на равных ту или иную проблему культуры, философии, политики. Этот элемент древнегреческой педагогики запомнился мне свободой мышления и энциклопедическими познаниями Учителя. Именно это вошло в мое подсознание основной идеей развития личности: образование, как процесс познания, должно продолжаться всю жизнь. Владимир Иванович незримо, не назидательно воспитывал во мне уверенность, умение общаться и уважать чужую точку зрения. Километрами наматывая расстояния по аллее, я училась размышлять, комментировать, сопоставлять, тонко чувствовать и точно определять. Таким образом, наставник освобождал от ненужных собственных комплексов и дарил ощущение личной свободы.

У него я училась любить людей и жизнь. Помню, как впервые озвучивала новости на местном радио. Зная, что передача будет в 6 часов 30 минут утра, я никому не сказала и решила одна прослушать себя в эфире.

Естественно, мне все тогда решительно не понравилось: ни голос, ни интонация. Но когда я прибежала в институт к восьми часам на лекцию, Владимир Иванович уже ждал на третьем этаже около лестницы, чтобы сообщить и обсудить услышанное по радио. И так было всегда и во всем. Владимир Иванович часто повторял: "Журналисту нужна среда профессионального общения". И поэтому, когда узнал о том, что я еду на студенческие каникулы в Ленинград, очень обрадовался возможности через меня передать привет своему фронтовому другу, Владимиру Николаевичу Сашонко, который в ту пору был ответственным секретарем журнала "Нева". Он написал письмо и направил меня лично к адресату. Но при этом рассказал о том, что их в юности было три товарища (три Владимира). Все как у Ремарка! Они воевали, война благополучно закончилась для них всех. И уже в мирное время они разъехались, но продолжали поддерживать друг друга. Владимир Иванович не мог мне не рассказать поподробнее об одном из Владимиров, к которому посылал: "Вам эта фамилия должна быть знакома. Володька является потомком той знаменитой семьи, которая выкупила Тараса Григорьевича Шевченко и подарила ему вольную. Но это еще не все. Интересно то, что Володя закончил знаменитый ИФЛИ (Институт философии, литературы и искусства), который сделал всего два выпуска. Но не успел получить диплом об окончании. Началась война..." Не успел получить диплом и Владимир Иванович. В 1941 году он рыл окопы под Смоленском, а потом записался добровольцем в армию и случайно в разоренной Москве, в родном институте, в груде рухляди нашел свой красный диплом об окончании Московского библиотечного института (в настоящее время Институт Культуры), который ему не успели вручить перед войной.

При встрече Владимир Николаевич Сашонко, в свою очередь, рассказал о том, что третий их друг, Володя, - достаточно известный журналист газеты "Известия". Но в юности, когда они все вместе дружили, "золотым пером" считался Володя Попов. И они даже сейчас знают и держат в своей памяти планку, которую задавал своими материалами Владимир Иванович. А он относился к своему журналистскому труду очень серьезно. Так, например, он рассказывал, как ему, военному корреспонденту, поручили первое редакторское задание: написать о водителе военного грузовика. Мучился, не знал, с какого боку подойти к этому заданию. Трудновато это сделать, "когда в ушах звучат сонаты, когда звучит забытый джаз". Потом все-таки решил изучить машину так, как знает ее водитель, чтобы интервью было серьезным и профессиональным. Учил не за страх, а за совесть, так как ошибку было сделать невозможно. Газета набиралась вручную. Редактор и военный корреспондент сами делали макет газеты, собирая его по буквам, печатали и размножали. Это был достаточно тяжелый физический труд, поэтому менять что-либо в напечатанном было невозможно. Водитель был очень доволен разговором, так как ему не пришлось объяснять что к чему "на пальцах" этому корреспонденту. В это же время в часть ожидали генерала, который должен был проверить и военную редакцию. Когда ему принесли свежий номер газеты, он бегло просмотрел, а потом остановился на материале Владимира Ивановича и внимательно стал его изучать. Автор разволновался, не находил себе места. "Ошибка, ошибка" - вертелось у него в голове. Генерал, перестав читать, вдруг неожиданно похвалил: "Как хорошо водитель знает свою машину... Одним словом, профессионал". Для Владимира Ивановича это было хорошим началом его журналистской практики. Таким образом сложился журналистский принцип, которому Владимир Иванович следовал всю жизнь - уметь так рассказать о человеке и о его деле, чтобы читатель, в первую очередь, почувствовал талант самого героя. Владимир Иванович очень чувствовал ответственность за слово, за точность выражения, потому что знал, что словом можно и воскресить, и погубить. "Не навреди! - говорил он - Заповедь не только медиков, но и журналистов". Он прошел дорогами войны до Берлина, потом служил в Польше до конца сороковых годов. Когда вернулся домой, работал корреспондентом военных газет Новочеркасска и Ростова до 1956 года. Затем, переехав в Астрахань, сотрудничал с молодежной газетой "Комсомолец Каспия". В начале 60-х годов его приглашают в качестве журналиста на Астраханскую студию телевидения, где он вскоре становится главным редактором художественного вещания. Так журналистика стала его призванием, и он щедро делился её секретами.

В.И. Попов успевал следить за нашими успехами, читал лекции по зарубежной литературе, делал библиографические открытия в нашей научной библиотеке им. Н.К. Крупской, неустанно учил и совершенствовал свои знания по иностранным языкам (а он их знал двенадцать!), играл в шахматы и занимался детьми, писал стихи и статьи о русском языке. Для меня он был и остается Человеком Эпохи Возрождения».

Мой вузовский куратор Ирина Викторовна Колесова, сама большой и неординарный знаток зарубежной литературы, вспоминает друга и коллегу в статье "Миг жизни длиною в тридцать лет" так:

"Душой кафедры, её совестью был Владимир Иванович Попов - настоящий русский интеллигент, обладавший энциклопедическими знаниями, полиглот, поэт (мастер эпиграммы, он посвящал их и студентам, и коллегам), переводчик, кандидат педагогических наук. От него исходило такое обаяние духовной культуры, такая любовь к коллегам и студентам, которым постоянно помогал и словом и делом, что он всегда пользовался симпатией и тех, и других. Ему нравилась работа преподавателя литературы, так как он нашел в студентах благодарную аудиторию и увлеченно читал им курсы зарубежной литературы (XVII-XVIII вв., античную литературу и историю французской литературы). В студентах он видел своих младших друзей - любителей хороших книг. Сердечное тепло, щедрость души, глубина и разнообразие знаний располагали к нему студентов, и он стал их кумиром. Удивительно тонкое чувство поэтического слова, прекрасное знание русской и зарубежной поэзии родили о нём легенды".

Пусть же и легенды, и добрая память о любимом Педагоге, Человеке с большой буквы останется в веках!

На фото: Попов Владимир Иванович. Волховский и 3-й Прибалтийский фронты с 10.43. по 05.1944 г., 4-й Украинский фронт с 03.45. по 05.45 годы.